ЧАСТНЫЕ ЗАКАЗЫ

Значительные заказы исполнялись для гвардейских полков. То были по­дарки офицерским собраниям, подносимые шефами и командирами по случаю разных юбилеев. Или обратно — офицерские собрания дарили их на память покидающим полк командирам и офицерам. Подарки эти представляли собой братины, чарки, вазы, часы, канделябры, скульптурные группы, иногда образа. Заказчики почти всегда стремились придать в композиции преобладающее значение атрибутам полка, требуя их детального исполнения; это сильно стесняло художника и часто шло во вред ансамблю предмета. Поэтому в наших заказах встречается много нелепых вещей, братин в виде литавр или опрокинутых касок и киверов.

Когда заведывание заказов поручалось офицеру со вкусом и с некоторым художественным развитием, можно было сговориться, избежать слишком неподходящих атрибутов или отвести их на второй план; но когда заказами ведало начальство, то они проходили через офицерское собрание, где бывало столько же мнений, сколько и офицеров, художественная сторона неизбежно страдала от их вмешательства.

Когда сюжетами служили эпизоды из истории полка или старинное вооружение и формы обмундирования, композиции были не лишены художественно­го интереса. Таковы два барельефа, исполненные для Московского полка. Первый изображает эпизод войны 1812 года, второй — турецкой кампании. Эскизы барельефов были сделаны Самокишем, лепил их скульптор Стрих. Рисунки для рам и электрического бра для их освещения были сделаны мною. Почти в каждом офицерском собрании петроградских полков находились подробные работы фирмы. Для уланского полка была исполнена серия бра и канделябров в стиле ампир с фигурами уланов в форме, присвоенной полку при его основании, и в современной.

Почти тем же порядком получались заказы гражданских учреждений разных ведомств, с той лишь разницей, что военные атрибуты заменялись гражданскими.

В последнее десятилетие большое значение приобрела клиентура из финансового и торгового мира: короли биржи, сахара, нефти и др. Нужно сказать, что с ними было несравненно легче и приятнее работать. Почти всегда одаренные практическим умом, они не претендовали на художественную инициативу, не навязывали нам своих идей и проектов. Они полагали, не без основания, что художник такой же специалист, как инженер или бухгалтер, и указка может только повредить. Очень часто, когда речь шла о подарке, они даже не определяли предмета. Назначали лишь предельную его стоимость и указывали лицо, которому подарок назначался, и по какому случаю он подносился. При таких условиях художник творил свободно, что очень ценно, а затем чувствовал, что несет полную ответственность за творимое, что не менее важно.

Некоторые из этих клиентов заказывали себе полное столовое серебро, от сюрту де табле до мелких предметов, как ложки, вилки и т. д. в стиле самой столовой. Таковыми являются столовое серебро, исполненное для В.П. Кельх (урожденная Базанова), нефритовый письменный прибор в оправе стиля ампир, исполненный для Елисеева.

Один из нефтяных королей — Э. Нобель — отличался особой щедростью на подарки, иной раз казалось, что это главное его занятие и удовольствие. В мастерских всегда находилось в работе несколько его заказов, и он время от времени приходил их осматривать. Часто бывало, что свое назначение подарок получал лишь по окончании работы. При ликвидации мастерских некоторые из его заказов так и остались незаконченными. Из его многочисленных заказов можно упомянуть большие каминные часы (репродукция из камня Храма огнепоклонников). Огни на угловых башнях изображены были полыми кусками родонита в виде пламени, снабжены внутри электрическими лампочками. Храм покоился на скале, у подножия которой помещались горельефные аллегорические фигуры торговли и промышленности. Часы эти были исполнены по рисунку художника Е. Якобсона. Большая ваза — из родонита, поддерживаемая двумя фигурами стольников в костюмах времен Алексея Михайловича. Круглый нефритовый стол с кариатидами — из серебра в стиле ампир. Последние две вещи по моим рисункам.

Большой любитель золотых работ, он питал особое пристрастие к эмалям; для некоторых его заказов были исполнены исключительной величины живописные эмалевые работы по золоту. Интересной была также серия небольших ювелирных изделий из горного хрусталя, оправленного мелкими бриллиантами в виде морозных узоров.

Нельзя обойти молчанием самую выгодную клиентуру. Как каждый может догадаться, это полусвет, начиная балетными артистками и кончая цыганками и ниже. Здесь главную роль играли, конечно, драгоценные камни. Женщина была, есть и будет главным их потребителем. Сколько наследств и имений она превратила в жемчужины и бриллианты. В семейных домах фамильные драгоценности переходят из рода в род. Многие избегают их даже переделывать. Обратное наблюдается в этом мире, живущем сегодняшним днем, без корней в прошлом и без будущего. Подарки, за редким исключением, не представляют дорогих воспоминаний (может быть и наоборот). Через известный промежуток времени камни вынимаются из их оправ и употребляются на новые предметы, более крупные или более модные. Тут рядом мирно уживутся жемчужина, поднесенная восторженным обожателем, с бриллиантами старого покровителя. Как в душе этих женщин смутные воспоминания о том или другом когда-то близком лице, так и в их украшениях в блеске камней сливаются все их образы. Мир артистов тоже не лишен был интересных фигур, вроде певца Ф., который перед своими бенефисами являлся в магазин и сам намечал себе подарки, поручая приказчикам навязать их на другой день своим поклонникам. Надо отдать ему должное (справедливость), что он при этом отчаянно торговался, оберегая, таким образом, их интересы.

 

ФАБЕРЖЕ КАК ЧЕЛОВЕК

Карл Фаберже отличался остроумием и не щадил фатов, которых ненавидел. Как-то вскоре после Нового года зашел князь Г., отличавшийся этим недостатком и очень гордившийся лентами и звездами. Князь завел разговор про новогодние награды, чтобы похвастаться получением им Белого орла, но при этом прибавил с небрежностью: «Представьте себе, даже не знаю за что». Он ожидал, что Фаберже рассыплется в поздравлениях и в восхвалениях его заслуг, но последний лишь улыбнулся и ответил: «Право, ваша светлость, я тоже не знаю за что». Ради красного словца он не щадил себя и себе подобных. Как-то сахарный король К. ему жалуется: «Что ни год, то убытки». «Да да, — отвечает он ему, — что ни год, у нас убытки, но странно, как это мы от этих убытков богатеем». Как-то в год рождения наследника мы обсуждали проект очередного пасхального яйца, желая приурочить сюжет к этому событию. Кто-то заметил, что с самого рождения наследник назначен шефом стрелковых частей и что можно использовать этот факт в композицию. «Да, — согласился он, — только придется изображать грязные пеленки, так как это единственные пока результаты его стрельбы».

Когда Фаберже сам принимал какой-нибудь заказ, он всегда торопился и вскоре забывал подробности его. Тогда он обращался ко всем служащим, ища того, который был ближе к нему в то время, как он говорил с заказчиком, и удивлялся, как это он сам стоял поблизости и ничего не помнит. Поэтому среди служащих вошло в обычай говорить, что отвечает не тот, который принимает, а тот, который рядом стоит.

Торопливость его имела иногда курьезные последствия. Случалось ему давать для исполнения вместо законченных рисунков эскизные наброски, на которых для скорости половина симметричного предмета была спроектирована в одном роде, другая половина в другом. Случалось, что по недосмотру мастера предмет исполнялся так же.

Сзади одного образа требовалось гравировать молитву «Отче наш». Нарисовав шрифт первых слов, он написал: «И так дальше». Вместо полного текста молитвы гравер выгравировал согласно рисунку: «Отче наш и так дальше». «Ведь вот, — заметил он (Фаберже), — не додумались же до этого наши попы — сокращения времени службы».

В громадном количестве изготовляемых изделий трудно было узнать по виду предмета, кем из художников исполнен его проект, если рисунка не было под рукою. Когда Фаберже попадалась неудачная вещь, он меня вызывал и всласть издевался и иронизировал над неизвестным автором. В тех случаях, когда я имел причины подозревать, что автор не кто иной, как он сам, я посылал за рисунком и ему его подносил. Он тогда виновато улыбался и говорил: «Вот что значит некому ругать, так сам себя обругал».

Еще во времена Густава Фаберже один из членов императорского дома очень интересовался ювелирным ремеслом и хотел лично ему обучиться. С этой целью он обратился к Фаберже, чтобы тот составил ему реестр всех нужных инструментов и инвентаря мастерской. Старый мастер, которому поручили это дело, был большой оригинал. В список инструментов, между молотками, штихелями, чеканами он включил «плоский ремень достаточной толщины». Заказчик обратил внимание на этот ремень и не мог понять, на что он может быть употреблен в ювелирных работах. На его вопрос старик ответил: «Ваше высочество, это первый и самый необходимый инструмент, без него ни один ученик еще не обучался ювелирному искусству». Краткая и правдивая иллюстрация всей педагогики обучения того времени.

Из особ императорской фамилии особенно покровительствовала иностранным ювелирам великая княгиня Мария Павловна. Они пользовались этой всесильной протекцией и, минуя всякие таможенные и пробирные сборы, торговали как здесь, так и в Москве. Проделка эта была обнаружена и доказана некоторыми петербургскими ювелирами, которые все-таки добились секвестра этих ювелирных изделий до уплаты за них законных пошлин.

 

ЗАГРАНИЧНАЯ ТОРГОВЛЯ

Начало правильно организованной торговли относится ко времени Все­мирной выставки в Париже 1900 года. До этого времени многие наши изделия вывозились за границу, но случайными путями — в виде подарков, покупок, совершенных в России, или через комиссионеров. Из этих работ можно упомянуть декоративную вазу, поднесенную князю Бисмарку, большую серебряную братину — подарок абиссинскому негусу Менелику и многочисленные подарки русских императоров иностранным дворам и дипломатам. Успех наших изделий на Парижской выставке давал основания надеяться на сбыт в более широком масштабе, а так как клиентура намечалась главным образом в Лондоне, то решено было открыть отделение там. Главными клиентами были король Эдуард и придворные аристократы. Наши работы приобретали все больший круг покупателей. На это не могли не обратить внимание английские ювелиры и золотых дел мастера и не замедлили принять меры для защиты своих интересов. Надо сказать, что ввозных пошлин для этих товаров в Англию не существовало, но зато законы о клеймении золота давали возможность широкого истолкования. За исполнением их очень ревностно следил Союз ювелиров, серебряных и золотых дел мастеров. Первое время английские пробирные управления довольствовались проверкой русских пробирных клейм, подвергая вещи новому исследованию. Конечно, это нас нисколько не стесняло, тем более что мы намеренно держали пробы немного выше требуемого законом. Но затем под давлением союза (они) стали требовать наложения английских пробирных знаков. Такое требование грозило нашей торговле столь серьезными затруднениями, что фирма, посоветовавшись с английскими юристами, подала жалобу в судебном порядке. Нужно сказать, что это кажущееся невинным требование наложения английских пробирных клейм (знаков) сводилось к тому, что каждый предмет, который мы хотели продать в Англии, должен был путешествовать два раза туда и обратно. Пробирное клеймо накладывается на незаконченной работе, так как удар, который сопровождает его наложение, неизбежно искривляет предмет и требует исправления. Кроме того, в эмалевых работах (а они преобладали в наших изделиях) при ударе эмаль неизбежно отскакивает от металла. Таким образом, каждая вещь должна была быть доставлена в Англию в незаконченном виде, затем возвращена в Россию для окончания работы и вновь вывезена для продажи. Но этого мало, так как нельзя было и предвидеть, какие именно вещи будут проданы в Лондоне; для того чтобы иметь достаточный выбор товаров, нужно было подвергнуть этой процедуре все наши работы. Процесс тянулся более года и, как надо было ожидать, кончился не в пользу фирмы. Требования английского пробирного устава остались в силе. Фирма и при таких условиях пыталась продолжать свою деятельность в Лондоне, но скоро убедилась, что это ведет лишь к убыткам. Европейская война довершила дело и ускорила закрытие Лондонского отделения.

Лондонский магазин обслуживал не только английскую клиентуру, но служил центром нашей торговли с Францией, Америкой и Дальним Востоком. Представители Лондонского отделения совершали туда поездки, везя товары в эти страны и принимая оттуда заказы, которые затем передавались в Петербург. Особенный сбыт имели золотые, эмалевые работы и крупные серебряные изделия. Успех именно этих изделий объясняется высоким техническим совершенством нашей ручной работы. Заграничное производство в погоне за дешевизной давно во всех удобных и неудобных случаях заменило ручную работу машинной в явный ущерб прочности, тщательности отделки. Заграничные знатоки не могли не заметить тех качеств, которыми отличалась наша ручная работа, в которой внимательный глаз не оставляет никаких недочетов, никаких изъянов, столь обычных при постепенности механического производства. Создалось интересное положение: в то время как Россия наводнялась дешевым заграничный ювелирным и серебряным товаром, мы сбывали за границу более дорогой, но и более совершенный.

Мы могли бы пользоваться таким же успехом с ювелирными работами, если бы получали драгоценные камни из первых источников и в достаточном количестве, как это делали французские и английские капиталисты, а также кое-что изменить в постановке дела. Следить более внимательно за положени­ем рынка и за модой. Изделия, предназначенные для Англии, носили немного иной художественный отпечаток. В них заметны особая простота форм и сдержанность в орнаментации. Особая забота проявляется к техническому совершенству конструкции.

Два раза в год из Лондона отправлялся представитель фирмы на Дальний Восток, главным образом в Индию и Сиам. Сиамская королевская семья и двор были самой значительной клиентурой в этих краях. Наши работы были впервые ввезены в Сиам принцем Чулалонгкорном (очевидно, автор имел в виду принца Чакрабона, сына короля Чулалонгкорна — Ред.-сост.), прожившим довольно долгое время в Петербурге, где он получил образование в Пажеском корпусе. Вскоре после его возвращения на родину были получены от королевской четы разнообразные заказы. В них особенно заметную роль играл резной нефрит и миниатюрные портреты на эмали короля и королевы, оправленные бриллиантами.

Узнав от лиц, посетивших Сиам, что кольца с драгоценными камнями являются там самым распространенным ювелирным украшением, мы при первой же поездке отправили большой выбор колец. К сожалению, никому не пришло на ум, что европейские размеры могут оказаться неподходящими. В действительности, они оказались настолько велики, что для следующей поездки пришлось изготовить кольца детских размеров, так миниатюрны пальчики сиамских дам.

В Сиаме существует обычай традиционного подарка, каким у нас является пасхальное яичко, но он приурочен к Новому году. Каждый год называется именем какого-нибудь животного, соответствующего новому году. В 1913 году сиамским двором была заказана целая серия вещей и брелоков с изображением свиней.

Среди работ, исполненных для Сиама, многие носят европейский характер, но немало и таких, которые были исполнены в сиамском стиле. В таких случаях мы пользовались рисунками, фотографиями, доставленными оттуда. Сиамский стиль носит следы индусского и китайского влияния, но представляет своеобразный интерес и очень мало изучен до сих пор. Орнаментация чрезвычайно богата и отличается большой законченностью деталей, влияние китайского колорита очень заметно.

 

КАМНЕРЕЗНОЕ
ПРОИЗВОДСТВО ФИРМЫ
ФАБЕРЖЕ

До 1908 г. камнерезное дело играло второстепенную роль в производстве фирмы. Предметы из полудрагоценных сибирских и иных каменных пород служили объектами для оправ, фоном для ажурных золотых и серебряных работ. Преобладали мелкие предметы, как-то: табакерки, набалдашники, печати, рамки и т.п. Иногда оправлялись и более крупные вещи, как декоративные вазы, часы, чернильницы и лампы. Почти все каменные работы этого периода исполнялись по рисункам и моделям фирмы на заводах Верфеля в Петербурге и Штерна в Оберштейне (Германия). Иногда каменные изделия приобретались от екатеринбургских кустарей и отдавались для исправления недостатков, улучшения полировки на указанные заводы (небезынтересно отметить, что стоимость этих исправлений большею частью превышала цену, за которую они были куплены). Мастера Петергофской гранильной фабрики также доставляли изделия, изготовленные ими дома в свободное от службы время. Все возрастающее применение камня в ювелирных и золото-серебряных изделиях, художественные недочеты, исполнение на чужих заводах без необходимого наблюдения заставили фирму открыть собственную мастерскую, где можно было бы следить непосредственно за исполнением и координировать обработку камня с последующей за нею ювелирной и золото-чеканной работой.

По мере того как камни входили в объем производства фирмы, их качество, собственная их красота толкали художников выдвигать их на первое место, отводя оправам дополнительное значение, часто чисто техническое, как-то: скрепок, шарниров, затворов.

Наибольшее применение благодаря своим качествам и внешности получил нефрит.

Нефрит был получен с реки Онот, как валунами, так и коренными глыбами с заявок К.Ф. Верфеля. Одновременно твердый и вязкий, свободный от трещин, так затрудняющих обработку других камней, он дает возможность доводить исполнение до пределов законченности. Даже за этими пределами, как мы увидим дальше, нефрит очень разнообразен в оттенках основного травяного зеленого цвета. В валуне или глыбе трудно, почти невозможно, определить цвет и качество. Часто валун с прекрасной многообещающей корою приносит при резке разочарование, тогда как, наоборот, гнилая кора (гнилыми местами в нефрите называются белесоватые мягкие места, которые легко крошатся и не поддаются полировке) часто скрывает прекрасную сердцевину. Если делить нефрит по сортам, то можно различить шесть сортов:

1.            Темно-зеленый просвечивающий.

2.            Зеленый с сединой просвечивающий.

3.            Светло-зеленый просвечивающий.

4.            Черно-зеленый непросвечивающий.

5.            Пятнистый.

6.            Трещиноватый.

Само собой разумеется, что при сознательном отношении к работе все эти особенности должны быть использованы. Темно-зеленый сорт режется на тонкие пластинки, благодаря чему он просвечивает и приобретает прекрасный густой зеленый цвет. Оставленный значительной толщины, он кажется черным. Зеленый с сединой — лучший сорт для скульптурных работ, требующих значительной законченности, он очень прочен, тверже других сортов и, следовательно, прекрасно полируется. Светло-зеленый сорт находил применение в предметах известной толщины, чтобы не терять его окраску. Пятнистый и трещиноватый употреблялся в скульптурных изображениях листьев, придавая последним разнообразный колорит. Кроме упомянутых сортов, встречаются еще, но редко, серый, белый, желтоватый и даже голубо-фиолетовый нефриты. Серый нефрит, известный под названием мургабского, самый твердый из всех, но за редкостью мало нами применялся. Привезенный из Англии новозеландский нефрит тоже подвергался обработке, но «сухость» (ломкость) его и жидкий цвет заставляли отдать предпочтение сибирскому.

Второе место в производстве занял орлец (родонит). Малопригодный в скульптурных работах из-за своих трещин и пятен, он дает прекрасные результаты в пластинах и корпусах более значительных размеров, а ярко-розовые гнезда его представляли прекрасный материал для мелких ювелирных изделий, как набалдашники, ручки для зонтиков, печати и т. д. Яркость этих гнезд часто приближается к рубину. Из своих наблюдений над родонитом я вывел заключение, что ярко-розовые гнезда, столь ценимые всегда, находятся в ближайшем соседстве с черными слоями железняка, а потому кусок орлеца, покрытый густою черною корою, обещает больше, нежели покрытый молочною розовою корою.

Главный недостаток родонита — присутствие в нем значительного количества трещин, которые часто обнаруживаются лишь в ходе работы и не позволяют довести ее до конца.

Очень надежным и разнообразным материалом являются многочисленные яшмы. Из них особого внимания заслуживает орская. Основной теплый тон ее обогащается коричневыми и зелеными всевозможных оттенков узорами. Перед удивленными глазами вырастают лесные заросли, скалы, долины, деревья, самые разнообразные и неожиданные мотивы. Орская яшма применялась нами преимущественно в пластинках.

При разрезке глыбы на плиты последние тщательно рассматривались художниками, которые выбирали наиболее интересные мотивы и определяли по ним дальнейшую резку.

Полученные таким образом пластинки употреблялись в зависимости от их величины как панно, крышки для табакерок и шкатулки, брошки и т. д. Из других яшм наибольшее применение находили: серая николаевская, в изделиях более крупных размеров — столы, чернильницы, канделябры. Ровный тон калканской яшмы прекрасно сочетался с золочеными оправами и эмалевыми работами. Не перечисляя бесконечные сорта яшм, которые находили применение в производстве, я лишь отмечу, что яшмы с крупным узором употреблялись преимущественно для более крупных предметов.

Значительная роль отведена была разнообразным белорецким кварцам, особенно розовому и белому трещиноватому (шрамовскому). Трещины последнего хотя и сильно затрудняли работу, но достигнутые результаты всегда окупали неудачи и поломки. Местами совершенно прозрачный, местами покрытый красивым белым узором, напоминающим морозные узоры на стеклах, кварц этот давал красивые эффекты на вазах и пластинках, толщина которых была доведена до минимума.

Змеевики не получили широкого применения из-за их мягкости и проницаемости для жировых веществ. Исключение составляет так называемый жадеит, прекрасный виноградовый зеленый цвет которого отчасти искупает его недостатки.

Лазурит бухарский (ляпис-лазурь) получил широкое применение в мелких изделиях, особенно в оправах стиля возрождения и французских стилей XVIII века. Сибирский лазурит чаще встречается крупными кусками и оправляется серебром.

Горный хрусталь применяется в самых разнообразных работах с резьбою и гравировкой. Оправы его богато украшались эмалью и драгоценными камнями. Хрупкость его требовала от мастера особого искусства, и оправа его поручалась лишь очень опытным мастерам. Так как горный хрусталь не выносит ни малейшего нагревания, оправы его никогда не спаивались даже оловом, а собирались заклепками и иными способами.

Помимо этих пород применение находили всевозможные другие, включительно до морских галек и простых булыжников, когда окраска или узоры их представляли художественный интерес.

Камнерезные произведения фирмы могут быть разделены на две категории. В одну входят каменные работы, предназначенные для оправ, в другую произведения, исполненные исключительно из камня и не требующие оправ. К первой категории относятся вазы, столы, канделябры, часы, табакерки, бесконечное количество крупных и мелких предметов и безделушек. В оправу этих предметов входили отличные чеканные гравированные эмали, драгоценные камни, благородные металлы. Ко второй группе относятся преимущественно скульптурные произведения, фигуры людей и животных, цветы, плоды, мозаики.

Роскошь оправ была неимоверная, в оправах стиля возрождения золото подвергалось самым изысканным способам обработки: чеканке, гравировке, пропиловке ажуров, эмалировке и закрепке бриллиантами и цветными камнями.

Богатая отделка этих оправ подчеркивала ценность оправляемого камня. В списке выдающихся произведений фирмы, которому я посвящаю отдельную главу, я привожу несколько примеров этого рода. К категории скульптур нужно отнести многочисленные изображения животных и людей то в реалистической трактовке, то в юмористической или стилизованной. Эти миниатюрные скульптуры имели значительный успех среди клиентов до самого последнего времени. Успех этот объясняется их забавностью, а также тем, что, не будучи исполненными из драгоценного материала, они прекрасно выполняют роль подарков в тех случаях, когда стоимость подарка не должна быть заметна. Мания коллекционирования также способствовала их распространению. Многие высокопоставленные лица составили себе коллекции этих фигурок, и окружающие знали, что новые экземпляры этих коллекций будут приняты благосклонно. Часто эти миниатюрные скульптуры были портретами любимых собачек, кошек, попугаев, например, любимый французский бульдог артистки Баллетта, исполненный по заказу великого князя Алексея Александровича, или любимые голуби английского короля Эдуарда, и много других животных—эти исполнялись из однородного камня, но, когда было возможно, камень избирался в тонах или пятнах, подходящих к оригиналу. В таких случаях особое применение находили уральские и алтайские яшмы, брекчии и порфиры. От этого подбора камней в натуралистическом направлении был один шаг до мозаичной скульптуры, в которой можно было путем ошейки, вкраплением соединить разные камни и получить, таким образом, эффекты колорита. Когда эти мозаики не слишком близко подражали натуре, художественное впечатление сохранялось, но погоня за новинками, дурной вкус покупателя, часто требующий такого рабского подражания, принуждали выполнять эти работы слишком близко к натуре, чем уничтожался художественный эффект.

Родоначальником этих скульптур, безусловно, являются китайские и японские камнерезные работы.

Знакомство с ними дало первый толчок работам в этом роде. Изготовление цветов из камней, которое в последнее время заняло видное место в производстве, имеет то же происхождение. Впервые мы обратили внимание на эту отрасль китайского искусства, когда нам принесли в починку букет хризантем, вывезенный из дворца богдыхана после занятия его европейским десантом.

Хризантемы были выполнены из кораллов, белого нефрита и других камней; листья из серого нефрита, стебли были сделаны из квадратных пучков проволоки, обмотанных зеленым шелком. Каждый лепесток цветка незаметно укреплялся проволокой к чашечке цветка. Благодаря искусному подбору тонов и прозрачности некоторых камней, работа эта производила прекрасное впечатление.

К сожалению, как в рассказе о стальной блохе, которую ухитрились подковать, благодаря чему она перестала прыгать и лишилась своего главного интереса, так и тут добились – таки сделать и стебли из камней. Хрупкость этих цветов еще возросла, и они стали курьезами камнерезного искусства, а нехудожественными произведениями.

Еще до знакомства с китайскими цветками фирма исполняла эмалевые цветы с нефритовыми листьями. Особенно удачны были изображения одуванчиков, пушок которых был натуральным и укреплен на золотом волоске маленьким алмазом. Блестящие точки алмазов среди белого пушка производили прекрасное впечатление и отдаляли искусственный цветок от слишком близкого подражания природе. Когда впервые эмалевые цветы были выставлены на Парижской выставке 1900 г., они тотчас же были скопированы немецкими и австрийскими фабрикантами и появились на рынке в дешевых изданиях, в которых эмали были заменены лаками, а вазочки горного хрусталя — стеклом.

Из белого кварца были выполнены нарциссы, жасмин, ветки белой сирени, гиацинты; из родонита, кварца, сердолика, агата — душистый горошек и другие цветы; листья исполнены преимущественно из нефрита, иногда из зеленой яшмы или кварца. Цветы иной раз вставлялись в стаканчик из горного хрусталя, наполовину полый, чтобы цветок казался в воде, иногда в горшочке из сургучной яшмы или шохана. Особенно удачной была целая серия карликовых кактусов с цветами. Большая часть этих работ была приобретена великой княгиней Марией Павловной или поднесена ей приближенными лицами. Отдельные экземпляры были проданы в Лондоне, куда они были благополучно доставлены, несмотря на их хрупкость. Стоимость изготовления этих цветов была очень значительна и, смотря по сложности цветов, доходила до нескольких тысяч рублей.

Так как камнерезное дело стояло в фирме особняком, я тут же перечислю выдающиеся произведения, в которых оправы играли главные роли, а также художников и мастеров, поработавших в этой отрасли:

1.            Нефритовый венок — возложен на гробницу шведского короля Оскара II (1829-1907 – Ред.-сост.). Ветки лавровые и дубовые укреплены на черной мраморной доске.

2.            Нефритовая фигура Будды и лампада того же камня — исполнены для придворного храма в Сиаме. Постамент фигуры из чеканного эмалированного золота. Модель Будды была доставлена из Сиама, лампада была скомпонована в сиамском стиле художником Якобсоном по материалам, специально присланным для этой цели из Сиама. Для сиамского двора была также исполнена серия нефритовых коробок с мелкой резной орнаментацией.

3.       Из фигур животных особенно удачны были карикатурные слоны, исполненные из различных камней в виде «бибелотс», тюлени и моржи из обсидиана, перелив которых передает эффекты морской шерсти, постаменты для них — льдины из горного хрусталя; белые медведи из белого с желтизной кварца на таких же льдинах. Удачна была также фигура бегемота из обсидиана с раскрытой пастью. Внутренность пасти была выполнена из подходящего по цвету родонита. Нет возможности перечислить всех животных, послуживших темою для этих скульптур, но нужно отметить, что поза их выбиралась по возможности компактной, как это предписывалось техникой материала. Переходя к человеческим фигурам, упомяну самые удачные из них. Юмористическая фигура попа в шубе и меховой шапке и маляра с ведром и кистями за спиной. Удачным изображением пропорций тела достигалось крайне комичное впечатление. В фигуре маляра перепачканный красками и известкой костюм был передан пестрым сибирским лазуритом и орской яшмой. Модели этих фигур были исполнены скульптором Фредман-Клюзелем.

Уличный торговец – татарин. Ермолка и поддевка исполнены были из темного седого нефрита; перекинутые через ермолку, плечо и руки, кипы шарфов, носков, платков и кружев оживляли фигуру своими колоритными пятнами, а типичное лицо довершало впечатление.

Мальчик — торговец лимонадом. Одетый в грязноватый передник, он несет на голове кувшин, непропорциональный по росту, а за кушаком кружку. Верхняя часть кувшина исполнена из горного хрусталя, нижняя — из золотистого топаза, благодаря чему получается иллюзия кувшина, наполовину наполненного напитками.

Интересна фигура запасного солдата 1914 г. (1915 г. – Ред.-сост), одетого в форму защитного цвета. Он изображен в то время, когда закуривает сигару. Тип, поза и выражение лица прекрасно переданы. Удачна и походная форма, исполненная из зеленой яшмы различных оттенков.

Ледовоз. На постаменте из грязного кварца, изображающего санный путь, стоит лошаденка, везущая кабаны льда, и мальчик извозчик в типичной шапке с ушками. Кабаны исполнены из кварца различной прозрачности, что дало возможность передать внутренние трещины льда. Лошадь коричневой яшмы с гривой более темного цвета. Вся группа трактована натуралистически и очень удачна по движению, типичности фигур и их деталей. Последние упомянутые фигуры исполнены по моделям художника Георгия Савицкого, который проявил в них присущий ему такт и наблюдательность. В многочисленных фигурах мужиков и народных типах удачно переданы тулупы белорецким кварцем, разнообразные оттенки этого кварца позволяли передать как новые овчины, так и самые затасканные.

В заключение главы, посвященной камнерезному делу, необходимо сказать несколько слов о постановке этого дела и мастерах. Когда художественные недостатки работ Верфеля и Оберштейна побудили фирму открыть собственную мастерскую, то приглашен был управлять этой мастерской художник П.М. Кремлев, окончивший Екатеринбургское художественное училище и посвятивший себя камнерезному делу. Под его руководством художественный уровень этих работ сразу значительно повысился. Исчезла прежде всего ремесленная сухость исполнения, отличавшая работы Верфеля и Оберштейна. Многие работы исполнялись Кремлевым лично. Работа, правда, обходилась значительно дороже, чем в Оберштейне, но это нужно приписать главным образом недостаткам технического оборудования и плохому ведению хозяйства. В пору усиленной деятельности, в 1912-1914 гг., мастерская насчитывала 20 человек мастеров, но не поспевала сдать нужное количество работ, и простые работы заказывались екатеринбургским мастерским. В собственной же мастерской сверхурочные работы не переводились, но неоткуда было достать опытных мастеров.

Мастерская просуществовала до 1917 г., когда ее пришлось закрыть за недостатком как материалов, так и мастеров, мобилизованных в разное время.

Среди мастеров заслуживает особого упоминания талантливая и оригинальная личность екатеринбуржца Дербышева. Познакомился я с ним в 1908 г., когда он приехал искать работы в Петербург, вернее пришел, так как путь он совершил большей частью пешком, работал грузчиком, огородником для добывания средств к жизни. Прибыл он в Петербург оборванный и в лаптях. Мы сразу распознали в нем человека дела и талантливого работника. Фирма поспешила его обуть и одеть; так как в то время собственная мастерская только намечалась, он был поставлен на завод Верфеля, где проработал год, накопил немного денег. Он с нашими рекомендациями поехал для усовершенствования в Оберштейн, а оттуда вскоре перебрался в Париж, где работал у художника резчика Лалика. Последний, в восторге от его способностей, хотел его сделать своим преемником, поженивши его на своей дочери. Судьба решила иначе. Тоска по родине, а может быть, и боязнь женитьбы заставили его вернуться в Россию в начале 1914 г. Мобилизованный в первые месяцы войны, он погиб при взятии Львова. Фирма поручала ему оборудование и руководство новой мастерской. Нисколько не преувеличу, если скажу, что русское камнерезное дело потеряло в нем своего лучшего и, может быть, единственного художественно образованного мастера.

Сношения фирмы с уральскими производителями до 1914 г. носили чисто случайный характер. Время от времени они привозили нам кое-какие камни. Работы эти большей частью были неудовлетворительные во всех отношениях. Больно было смотреть на прекрасные камни, испорченные невежественной обработкой.

Фирма приобретала эти изделия ради камней, их ломали, спасая отдельные части, или, когда это было возможно, исправляли дефекты рисунка и обработки. Такое положение дела побудило меня поехать в Екатеринбург познакомиться на месте с имеющимся там каменным материалом и средствами производства. Производство умирало, многие мастерские закрылись или работали с одной третью состава. Посетив мастерские Липина, Лазарева и других, я имел продолжительные беседы с их владельцами, которые охотно шли навстречу моим предложениям. Выбрав на их складах значительное количество плиток, кусков и валунов камня, я на месте наметил их назначение и составил эскизы тех предметов, которые должны быть исполнены. Попутно я также указал на дефекты обработки, устранение которых необходимо. Что касается художественной стороны вопроса, я убедился, что о ней нужно говорить в другом месте и отправился в художественное училище. За отсутствием директора, находившегося в отпуске, я обратился к его заместителю шхудожнику-преподавателю г. Алмазову. Он с большой охотой познакомил меня с положением камнерезного дела в училище, показал мне мастерские и ученические работы. Во время двух продолжительных бесед мы вполне выяснили причины художественной отсталости производства. Это была, во-первых, полная оторванность школы от производителей, во-вторых, недостаток средств училища, в-третьих, низкий уровень заработка на месте, который удерживал учеников посвятить себя камнерезному делу. Ясно стало, что для обеспечения нормального развития этого художественного производства необходим ряд мер в государственном порядке. Уезжая, я предложил училищу командировать ежегодно наиболее способных учеников камнерезной мастерской училища в нашу петербургскую мастерскую, причем командируемые будут субсидироваться. Екатеринбургская гранильная фабрика была закрыта, помещения ее заняты военным постоем, многие машины были разобраны. Имея разрешение от Кабинета Его Величества на приобретение камней, я купил несколько плит, брусков и т.п. для нашего производства.

Из сношений фирмы с сибирским рынком нужно еще упомянуть о приобретении на Колыванской фабрике целой серии мелких изделий. Судя по их рисункам, можно предположить, что эти вещи изготовлены были давно и лежали долгие годы на складе фабрики. Оттуда же была выписана нами коллекция образцов яшм и других пород в количестве более 100 штук и несколько плит яшм и кварцев.

За время своего пребывания в Екатеринбурге я имел случай познакомиться с очень симпатичной и интересной личностью Калугина. На каменной почве (да простят мне этот каламбур) мы скоро сблизились и проектировали на следующее лето совместную поездку на месторождения Урала. Большой знаток... он сообщил мне... (на этом рукопись Ф.П. Бирбаума обрывается. — Ред.сост.)